эссе

рис. Нади Рушевой


ПРОИЗВЕДЕНИЕ


Однажды я заблудилась в большом странном городе. Не помню как попала туда, но всё было мне незнакомо и непонятен язык, на котором говорили люди. Очень хотелось пить, я была голодна и устала, но всё в этом городе было мне чужим и безразличным. Я бесцельно шла по улицам и казалась себе невидимкой. Уличные торговцы продавали еду и питьё, но я не умела купить... В узком, похожем на коридор переулке, на выступе глухой стены лежало нечто, похоже, съедобное, но я, остановившись на мгновение, пошла дальше, не взяв.
Я пыталась вспомнить, как очутилась здесь… что было прежде? - и не могла. Свои мысли я слышала на языке, который не связывался с предметами окружающего меня мира. Я не могла отразить на нём картинку, которую видела - не могла сказать себе о еде "хлеб". Голос моего сознания звучал по иным законам и был не совместим с этим городом.
Прежде я никогда не задумывалась о связи Большого мира с собой - своей внутренней жизнью... - с тем, как собираю в себе всё происходящее, как зависима от звучащего во мне монолога. Вот, не сумела сказать "хлеб" - не сумела воспроизвести в слове то, в чём жизненно нуждалась… и прошла мимо, словно не видела еды и не была голодна… Я не сумела обозначить данность символом, совместимым с моим сознанием, и реальность осталась за гранью моей жизни, а я теряла силы от голода и жажды.

На площади собралась толпа и там совершалось действо, видимо, в неком ритме, потому что угадывалась закономерность, неведомая мне… Для меня происходящее там объединялось стремлением усилить хаос. Это было похоже на строительство песочного замка, но в обратной последовательности, когда каждое движение отнимает горсть песка – разрушает первоначальный замысел, смысл которого не определялся в образах, хранимых в моей памяти. Это был незамок, некорабль, недом, нехлеб... И сам город был - негород. Казалось, он существовал в отражении моих глаз, но его подробности были не определены из-за незнания мною слов и потому ощущались миражом.
Действо на площади достигло своего апогея - становилось всё невыразительней: люди вяло шевелили пальцами, что-то бубнили, сонно моргали, затихали понемногу, ложились, засыпали и площадь, казалось, пустела... У меня кружилась голова, но страха не было: моё одиночество было таким полным - совершенным - что, видимо, даже чувства скользили по его идеальной сфере...

Почти теряя сознание от усталости и слабости, я забрела в место, которое ощутила как тенистый дворик с маленьким фонтанчиком у стены. Кажется, я долго пила слабые капли. Рядом стояла усыпанная старой листвой скамейка. В изнеможении я опустилась на неё и последний всплеск сознания стал сном о Бахчисарайском фонтане...
Когда я проснулась, в светлеющем небе растворялись звёзды. «Бахчисарайский фонтан - вспомнила - дворик, скамейка, вода...» Мне показалось, что я уже не одна, узнавала каменные ладони - я пила их вчера перед сном, сумев утолить свою жажду, и теперь фонтан связывал меня с этим, уже не чужим мне, городом.
Я встала со скамейки и увидела, как смятую рыжую листву покинула фигура женщины, скамейка опустела, словно я разбрасывала себя горстями, пока не возникло дно из обнажённых деревянных рёбер с облупившейся краской.
Город возникал из небытия - проявлялся усыпанной старыми листьями скамейкой, фонтаном и словами, чудесно произнесёнными однажды и ставшими для меня теперь возможностью жить. Двор зарос кустами сирени и она цвела теперь, рассыпалась передо мной тяжёлыми букетами и томным ароматом...

Я вышла на улицу, пройдя под круглой аркой, и остановила проезжавшую пролётку. Город ещё не проснулся. Дворники мели тротуары. По каменным лицам домов струились скупые слёзы - переливались по чашам балконов и пропадали в подземной реке. Пахло сиренью.
Я остановилась у кондитерской и толкнула звякнувшую дверь. Сонная хозяйка принесла мне булочку и горячий шоколад. На скатерти в светло-сизую клетку стоял кувшинчик с тюльпаном, пахнущим сиренью. Шоколад был густым, очень сладким, но вкус у него был кофе и, прикрыв глаза, я пыталась понять тайну этой чашки.
"Простите, как называется этот город?" - спросила я хозяйку.
"Сейчас семь утра... обычно мы открываем немного позже, - улыбнулась она. - Ещё булочку?"
Мне стало тревожно. Я уже не была голодна и одинока: город отзывался - я пила из его чашки. Что происходило между нами? Я не владела здесь ничем - даже его именем, запахами и вкусом. Вчера, в идеальной одинокости, я была голодна, но спокойна. Я понимала, что потерялась в Мире, и мысль, даже такая грустная... спасала меня - я отвечала себе, и моё одиночество не было абсолютным. А потом мысль устала и вырвались видения: Бахчисарайский фонтан, "поэтические грёзы", запах сирени, которая цвела – когда-то – на весенних каникулах в Бахчисарае...

Когда тюльпан пахнет сиренью и шоколад – кофе, а ты пьёшь, потому что иначе не можешь жить, то с каждым глотком в душе растёт страх. И выходя из кондитерской, уже не знаешь, пролётка ли ждёт у двери или электричка подземки; помнишь только, что уносит куда-то и лучше забыться. Это словно если бы рука, что ещё мгновение тому назад держалась за скобу от люка космического корабля, соскользнула случайно - вот он – в дюйме от напряжённых пальцев... нужно зацепится... за... за скобу? Корабль?... Землю? Космос? Жизнь? Не всё ли равно теперь...

Я пила шоколад со вкусом кофе и боялась жизни...
Я не знала, что вырвет из моей забытой памяти несколько глотков неосознаваемой жизни, не знала какое воплощение примет кофейный запах за дверью кондитерской, но я... уже не могла... - не хотела признать призрачность города - отказаться от спасительной иллюзии: мирного часа за столиком со светло-сизой скатертью и тюльпаном в кувшинчике, от воды из фонтана и уединённой скамейке в сиреневом раю.

К моему столику подошёл брат. Он заказал что-то, как всегда, сложное и обильное, и принялся рассказывать, с удовольствием жуя, бесконечные подробности сюжетов... В его монолог вплетались хохот, автомобильные гудки, раздражённые голоса и сам он, казалось, мерцал, как экран...
Брату принесли блюдо с мороженным.
“Скажи, как называется этот город?” - спросила я.
“Попробуй ореховый пломбир," - сказал брат.
"Прости, мне пора..."
"Ты всегда ведёшь себя... " - слова замерли за спиной; я боялась дослушать, - боялась, что мираж брата окажется сильней моих и ждущее меня за дверью обернётся испанским сапогом.

Вдоль улицы стояли серые дома с балконами, завешенными линялыми детскими колготками. Прополз накренившийся на бок троллейбус с торчащей из двери половинкой хлебного батона, пахло бензином, пирожками и серыми влажными тряпками.
"Простите, как пройти?" - спросила я у проходящей с тяжёлыми сумками женщины.
"Дальше..." - ответила она.
Я прошла до конца квартала: "Сейчас будет переулок, где в подвальчике обувной магазин, затем я выйду на площадь, пройду к автобусной остановке и - домой. Да, нужно купить молоко, хлеб и, кажется, кончился кофе.
Я прошла переулком - мимо нескольких ступенек вниз, спускающихся к двери, с прибитым над ней огромным ботинком. В нескольких шагах, в стене, за решётчатой дверью увидела круглый дворик, который не замечала прежде. Он зарос лианами сиреневых бугенвилий. У стены стоял скромный фонтан с едва сочащейся влагой, рядом была присыпанная старыми листьями и увядшими цветами скамейка. Казалось, пахло сиренью. Я приостановилась, ощутив укол душевной печали, тронула рукой калитку, но она не поддалась и я прошла дальше, свернув на улицу, знакомую до узнавания лиц манекенов в витринах...
Вот, сейчас остановится мой автобус, и я сяду у окна рядом с девушкой-студенткой. Я вошла в автобус и оглянулась - свободное место было у окошка напротив входа.
"Простите," - сказала я пропускающей меня девушке. Она рассеяно кивнула, не отрываясь глазами от конспекта на коленях.
"Сейчас будет парк, а затем площадь с бронзовым кентавром и начнётся дождь," - я создавала город, в котором должна была жить, а он отвечал мне своими улицами, дождями и позволял пить из своих чашек.

Авг. 97г.


ВПЕЧАТЛЕНИЕ О ЖИЗНИ

Мои чудеса обыкновенны. Так, сегодня утром пришли на ум слова, которые и прежде были на слуху, и я вошла в их берега, полные смысла. Словосочетание, которое прежде оставляло меня равнодушным, сегодня произвело на меня впечатление - чудесным образом уложилось в ту картину мира, которая проявляется перед мысленным взором - ещё одна чудесная находка. Слова - чудеса. Они производят впечатления на тех, кто ищет гармонию смысла и формы, воспринимая её, как откровение.
Мир впечатляет человека: с помощью впечатлений - посредников - рассказывает о себе. Впечатления - метафоры мира - всплески информации, которые может принимать открытый миру - имеющий уши - живой человек. Впечатления – образы мысли, и их иногда нужно выпускать на свободу, даже без надежды на то, что они доберутся до чьего-либо сознания. Может быть, у впечатлений своя самостоятельная жизнь, которая не прослеживается в логических построениях.
Человек воспринимает мир своеобразно. И, должно быть, мир воспринимает человека по-своему. Диалог, если он есть, происходит на языке, который, видимо, нельзя вычленить из контекста и воспроизвести в одностороннем порядке, как бы не оснащался человек техникой, как бы не абстрагировался. Это язык информационной совместимости - на уровне живого компромисса, упакованного во впечатления.
Как воспринимает жизнь человек? Я - не о биологии: животное тоже ведёт с миром свой диалог. Я говорю о данности, наиболее трудно поддающейся определению - о душе. Она - не только чувства, разум, интуиция, но, совмещая все эти понятия, превосходит их, соотнося между собой и внешним миром, который, может быть, именно благодаря ей, только условно может быть назван внешним. Душа соотносит человека с миром, направляя его в себя - в некую центральную точку мироздания, где сосредоточено его “Я“, и где его жизнь складывается наиболее полно - вполне. Эта точка не статична - не Кубик Рубика, хотя… некая аналогия возможна… особенно в части человеческих способностей владения этой игрушкой. Почему-то люди легко признают, что не умеют складывать кубик, но с трудом - что не умеют складывать свою жизнь.
Думаю, жизнь человека - явление собирания себя. Человек сам организует себя таким образом, что весь мир помещается в нём, оставаясь свободным - так, что исчезает условность грани между внешним и внутренним. Это - не смешение, не растворение личного сознания во вселенском, когда подробности на расстоянии вытянутой руки теряют смысл, не отречение нирваны... скорее, это - уравновешенность. Мир предметов и страстей не кажется низким и презренным, а мир идей - возвышенным и прекрасным, или наоборот. Материя - не «первична» и не «вторична», как и сознание, но они уравновешены в жизни - человек не живёт только идеей или только материями - не противопоставляет их. Идеи - такая же её реальность жизни, как и их воплощения.
Человек с сознанием, оторванным от реальности, вынужден цепляться за случайно подвернувшийся обломок крушения своей жизни, на который он возлагает все свои надежды на спасение. Это либо физическое выживание, либо иллюзия-фантом, возникший как ложное впечатление, и не несущий в себе информации о реальности. Спасение может видеться в небе, может - в земной суете, и в этом смысле крест - символ дисгармонии человека, его небес и земли, сцепившихся в непримиримом противоречии.
Бог читает в сердцах людей – каждый человек производит на мир впечатление, которое может быть услышано - воспринято миром в диалоге с ним. Как ведётся диалог? О чём он? Должно быть, о жизни, о Мире, о добре и зле - о реальности, общей для всех, о страдании разорванности, и о милосердии. Впечатления могут быть тревожными или нести радость. Человек может быть враждебен миру или дружественен к нему по «общему впечатлению» - вектору его помыслов и поступков. И мир, как некая данность, которая складывается у человека из впечатлений о стихиях, космосе, земле с её живой и неживой природой, одухотворённой и нет - несёт о себе впечатления враждебные и дружественные - всем и каждому в меру его усилий осознавать и складывать вектор жизненного пути, ведущего к себе.
Жизнь - путь к себе.
Смысл жизни - в пути к себе. Это движение возможно только в «любви» - в принятии Мира, как природы собственной жизни. Любовь - в милосердии к Миру - в стремлении к компромиссу с ним, как к собственному счастью, когда исчезает трагический смысл у впечатления под названием «одиночество». Я - один, но я - весь мир. Смысл моей жизни - собрать себя и, значит, собрать мир и смысл жизни каждого человека - собрать мир. Собирая себя, человек собирает мир, и в этом заключается его милосердие.
В пересечениях информационных потоков трудно сориентироваться, если довериться логике. Логика хороша в ограниченной области - там, где работают аксиомы, но бессильна в мире, где вместо аксиом - впечатления. Понимание этой данности - необходимое условие для любых логических построений.
Думаю, существует некая иерархия впечатлений, соотносящихся по жизненной важности на мировом - системном - уровне. Вернее, не самих впечатлений, а порождающих их явлений. Мир открывает себя спонтанно или в соответствие с неведомыми циклами, монологом или репликой в многоголосье. Похоже, что явление, известное, как откровение - есть нечто несравненно более ёмкое, чем просто впечатление - сверхвпечатление - квант концентрированной информации, наподобие того, как это устроено в компьютерной модели мира.
Откровения высвечивают некий вектор относительно высших истин. Одно из наиболее впечатляющих описаний такого “чуда” известно из библейской истории о возникшем в огненных буквах пророчестве вавилонскому царю Вальтасару. Известно, что именно в этот период человеческой истории возникают центральные философские учения, близкие по смыслу, словно оплодотворённые одним откровением - одной идеей. Греческие мыслители, иудейские пророки, буддисты в Индии и даоисты в Китае впечатляются идеей единого мира, и человека, одиноко несущего в себе мир. Словно свет молнии на мгновение осветил спрятанную во мгле реальность, и какие-то люди сумели рассказать то, что успели увидеть.
Отчего возникают такие молнии? Божественным усилием, направленным на благо мира - разумным милосердием? Или это случайные искры, возникшие в информационных потоках? А, может быть, глаза дьявола или яблоки с Дерева Познания? Впечатления, даже самые великие - явления многомерные и, не извратив своей сути, не могут составить набора вечных ответов. Понимание этой данности - необходимое условие для любых пророческих построений. Аксиомы и впечатления – логика и откровение - не соперничают в информационном мире: соперничают их несостоятельные владельцы.

Ни одна из существующих теорий, с которыми удалось мне познакомиться, не сумела удовлетворить меня. И я не видела, увы, людей, пребывающих в ясности вне рамок одномерности, как если бы человек, потеряв надежду собрать Кубик Рубика, разорвал его на составные части и разложив их в ряд на столе, довольно сказал бы: “Теперь я сложил его”.

Мысль кружится, кружится, тщетно бьётся в тупиках одномерности. В чём смысл жизни? Что после смерти? Есть ли Бог? Кто Он? Видит ли Он человека, или человек абсолютно одинок в своём бытие, а в мире несёт некую зависимую функцию, наподобие элементов в электронном приборе…

Много лет и зим прошло… отцветает яблоня, зреют и падают в траву откровения…

Ливна, август 98.